К ИСТОКАМ СЛАВЯНСКОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ

Начиная с этого возрастного класса особенно актуальной становится идея двоичного противопоставления и сопоставления членов брачной пары,  четы, отражающейся и в существенности языковой маркированности муж­ского и женского родов (в отличие от терминов, обозначающих более ран­ние возрастные группы, где существенен средний род, ср. *čędo, в его про­тивопоставлении древнему активному классу, в славянском в особенности по отношению к собирательным формам, соотносимым с этим классом на *-ęt-). Вступление в брак и является ритуализованным переходом от состоя­ния юноши (девушки-юницы) к состоянию мужа (жены) как в чисто био­логическом плане, так и в социальном и хозяйственном (превращение в 'хозяина' — и.-е. *poti, слав. *podь, ср. *gos-podь, *potь-běga и т.п. — 'дома', *domъ, окруженного 'двором', *dvorь, в физическом и социальном смыслах), а также и ритуальном (откуда и мифологическом). Во всяком случае в ри­туальном плане *domъ 'дом' выступает в качестве аналога дворца; само на­именование дворца (ср. русск. двор-ец) собственно и обозначает надворное сооружение, дом во дворе (ср. типологически употребление слова дом в значении 'дворец' во всех древневосточных языках). Двор с домом на нем понимались как некое замкнутое владение, уподобляемое царству, что от­ражено во многих фольклорных текстах, прототипы которых возводятся к праславянскому. В этих условиях и сам муж, хозяин дома выступает как своего рода царь, его жена как царица, а домашние — челядь как аналог, с одной стороны, придворных - советников, с другой стороны - военной дружины (ср. слав.*čeljadь, с.-хорв. чел'ад' челядь, домочадцы, люди', пол. czeladź 'челядь, слуги' и др. при греч. τέλος 'дружина, отряд', др.-инд. kulam 'род, семья, множество', др.-ирл. cland 'потомство', 'род', валл. plant 'дети, потомство' с тем же развитием суффикса *-nt-, что и в славянском; ностр. Kula 'община, род', фин. kÿlä 'деревня' из 'сельская община', тур. gil 'дом, домочадцы'; слав. *čelo-vekъ соответственно представляет собой архаизм со значением 'дитя, сын рода', что подтверждается множеством типологи­ческих параллелей). В переводе на ритуально-мифологический код 'хозяин-муж' ('почтенный человек, именитый человек' и т.п.) *mØžъ отождествляет­ся с прародителем племени (ср. соответствующие германские и фригийские имена) и с Первочеловеком (прасоциумом-пракосмосом) вообще, ср. соот­несение в патриархальной семье отца (древнее название которого сохранено в слав. *stryi-: лат. patruus 'дядя по отцу') с именем главного бога-Отца (*pHter-, ср. др.-рус. Стри-богъ с заменой второго члена), чьи дети выступа­ют в исходном индоевропейском и, в частности, балтийском мифе как обо­жествляемая близнечная пара. Соответственно и *žena 'жена мужа-хозяина дома' понимается на всех этих уровнях и во всех этих кодах — как хозяй­ка, царица, прародительница и богиня 'Земля-Мать' при 'Небо-Отец' (ср. др.-инд. gnā 'богиня, женщина божественного происхождения', англ. queen 'царица' из и.-е. *g^w(e)noH). Эти интерпретации, реконструируемые для пра­славянского и индоевропейского, подтверждаются и значительно более древними ностратическими фактами, ср. др.-инд. Manu, герм.-лат. Mannus (имя прародителя германцев у Тацита), фриг. Μάνης, с одной стороны, егип. Mnw 'Мин, фаллическое божество', тамил. man 'король, воин, муж, господин', малаялам mannan 'король' и другие дравидские соответствия, а также в афразийском галла qena 'госпожа, законная жена короля', каффа genne 'госпожа (титул королевы)'. По отношению к столь глубокой древ­ности правдоподобно чисто ритуально-мифологическое истолкование по­добных значений, говорящее лишь о сакральной выделенности терминов при отсутствии возникших много позднее социальных институтов в соб­ственном смысле (ср. культурно-антропологические выводы А.М.Хокарта о позднем происхождении царской власти как системы управления по срав­нению с древнейшей сакральной функцией царя и советников-помощни­ков). Вместе с тем ностратические данные, изученные в этом плане В.М.Иллич-Свитычем, подтверждают гипотезы о том, что термины для мужа и же­ны первоначально относились к членам брачных классов, фратрий, дуаль­ных половин.

В этом отношении особый интерес представляет семантическая история слав. *polъ 'пол, половина, сторона'. Современное половое значение этого слова может быть реконструировано и для праславянского, но только в качестве одного из возможных, возникавших при отнесении первоначально­го классификационного термина применительно к социальной структуре. Он обозначал обе части любого множества, в особенности племенного кол­лектива и поэтому был центральным для дуально-экзогамной организации. Соответствующее значение для индоевропейского подтверждается алб. pale 'сторона', для ностратического — урал. *pälä 'сторона, половина', драв. *pal 'часть, доля'. Кажущаяся на первый взгляд парадоксальность исходно­го абстрактного значения по сравнению с конкретным, развившимся позд­нее, вскрывается и в других праславянских и индоевропейских словах той же семантической сферы, ср. слав. *cęti, связанное с обозначением предела в двух его ипостасях — начальной и конечной; слав. *norvъ, продолжающее архаическое значение жизненной силы, хет. innarau-atar и т.д. В этом случае архаизм славянской социальной структуры способствовал сохранению древнего термина, в частности, в его исходном значении, а также и в произ­водных значениях, легко объясняемых из самих славянских ритуальных текстов, например, свадебных (в этом смысле мужской пол и женский пол, разводимые по правую и левую сторону лицом, от имени которого произно­сится свадебный текст, сохраняют и архаическое значение дуальной поло­вины, и формируют новое значение пола как переносного употребления слова в архаическом значении).

Этот удивительный архаизм праславянского естественным образом пере­кликается и с другими архаизмами из той же семантической сферы. Значе­ние индоевропейского *swe- как своего брачного класса, своей социальной группы, практически до нашего времени сохранилось в славянских языках в оборотах типа русск. свои, свои люди и т.п.; представляется вполне воз­можным и более того вероятным собственно славянский не заимствован­ный характер антонима *cudį- 'чужой', выводимого из общезападноиндоев­ропейского *teut- (ср. к -d- : -t- *gos-podь : *poti; следует принять во вни­мание возможность диссимиляции и более поздних ассоциаций, вызывае­мых народной этимологией, ср. *čudo), развитие значений от названия 'своей социальной группы, племени' к 'чужой' объясняется той же обычной для общеиндоевропейского и праславянского словаря взаимностью кон­версных отношений, как в терминах 'дара' (*dati, *darъ: хет. taÑÑi 'беру' при слав. *ber-Ø 'беру': и.-е. *bher- 'несу'), 'обмена', 'гостеприимства' (слав. *gostь: лат. hostis, hospes и т.д.), 'взаимности' (слав. *drugъ, также входящее в группу западноиндоевропейских архаичных социальных терминов) и др. Существенным архаизмом, отражающим общеиндоевропейскую социальную структуру, является и возможность употребления названия типа слав. *bratrъ, *sestra не только по отношению к сиблингам (братьям и сестрам), но и к параллельным кузенам, тогда как перекрестные отношения еще обо­значаются продолжениями архаических индоевропейских терминов типа др.-рус. ОУИ 'дядя по матери' (лат. avus, avunculus, хет. ÑuÑÑa- и т.п.). Клас­сификационный характер индоевропейской терминологии родства, сохра­няющийся и в праславянском, объясняет возможность очень широкого употребления таких терминов, как *bratrь, *bratrьja 'братия, фратрия, родо­вое товарищество' (из и.-е. *bratria с тем же значением), *bratьja, "bratьcina 'складчина, братство, обряд, совершаемый братством', *bratrьstvo 'братство' и др. Они обозначают всех членов коллектива мужского пола в данном поколении. Существует ритуализированная форма вступления в такое сооб­щество, продолжающее традицию мужских классов и других возрастных объединений. Сохранение в праславянском описанной выше системы обо­значения возрастных групп от младших к старшим (как в биологическом, так и в социальном планах, ср. *star- как термин возрастной классификации и как обозначение социально значимых предводителей социальных объеди­нений: старост, старейшин и т.д. с точными типологическими параллелями в различных традициях, в том числе и неиндоевропейских древневосточ­ных) и древних значений имен родства, характеризующих горизонтальные отношения между родственниками одного поколения, согласуется и с архаизмами в обозначении вертикальных отношений, ср., в особенности *Hordhu- > слав. *rodъ: лув. иер. и клин. hardu 'потомок', в том числе в ри­туальном употреблении.

Выделяемые в праславянском и индоевропейском возрастные группы параллельны и в том, что касается их состава, и в том, что касается их по­следовательности, временному членению природного и хозяйственного, в особенности годового цикла, так же составляющего некое замкнутое целое, как и жизнь человека. Роль обрядов типа родин, инициации, свадьбы, похорон, отмечающих границы жизни в целом и ее частей, сопоставима со значимостью ритуалов перехода от одного сезона к другому, ср. выражение этого отождествления в славянских ритуалах похорон зимы, представления весны и других сезонов в виде членов одного из возрастных классов (моло­дого и старого), а всех сезонов или фаз мужской силы — в виде четырех­членного божества (у балтийских славян, по идее Р.Якобсона), многознач­ность соответствующих терминов (в частности, слав. *jar- и его ритуальных, биологических и хозяйственных производных, восходящих не только к индоевропейскому, но и к ностратическому, и т.п.) . Как и по отношению к основной ячейке социальной организации, постоянно прослеживается параллелизм разных кодов, природного, хозяйственного, социального, кос­моса и общества.