КНЯЗЬ ИГОРЬ В СКАНДИНАВСКИХ ПРЕДАНИЯХ?
Считается общепринятым, что скандинавские источники не знают
древнерусских князей до Владимира Святославича (978-1015 гг.).
Действительно, рунические надписи и скальдические висы X - начала XI в.
не называют ни одного русского имени, а королевские саги рассказывают о
скандинавах при дворах Владимира Святославича и Ярослава Мудрого, о
борьбе Ярослава с братьями ("Прядь об Эймунде"), а также включают сюжет
о трагически закончившемся сватовстве некоего конунга Висивальда
(Всеволода) из Аустрвега к вдове шведского конунга Эйрика Победоносного
Сигрид Гордой (Королевские саги 1. С. 210-211). Таким образом,
королевские саги знают очень небольшое и хронологически ограниченное
число русских князей, имена которых упоминаются в контексте ряда
немногочисленных сюжетов.
Иное дело саги о древних временах. Они рассказывают о событиях
до конца IX в., а саги о викингах - по XI в., и в большинстве из них
имеются эпизоды, в которых герои действуют на Руси. Называемые в этих
сагах конунги Руси (так определяется в текстах их социальный статус)
лишь крайне редко соотносимы с известными по русским источникам
историческими лицами. Поэтому именослов русских конунгов в сагах о
древних временах представлен двумя неравными группами: небольшим числом
реальных исторических деятелей и большим количеством легендарных
правителей.
Сведения о "русских конунгах" встречаются в двух возможных
контекстах: в микроконтексте так называемых "точечных" упоминаний
(генеалогические перечни, зачин саги, изолированные упоминания, не
развернутые в пространные повествования) и в широком контексте, где
персонаж является элементом сюжетно-образной системы произведения. В
первом контексте используются почти исключительно имена исторически
реальных лиц, для второго характерно привлечение легендарных персонажей
(сюжеты нескольких саг, однако, построены вокруг имен реальных
правителей).
Сюжеты, в которых действуют легендарные конунги, в значительной
мере стереотипны. Почти все они связаны с матримониальными связями и
службой в войске русского князя. Как воспринимались "русские" герои
авторами саг: противопоставлялись ли они своим, исконно скандинавским
героям, по принципу свои-чужие или воспринимались как свои? В отличие
от описания героев-скандинавов, в характеристике "русских" героев
отсутствуют подробные генеалогические сведения, определяющие их
принадлежность к какому-либо роду. При появлении же в сюжете
персонажей, связанных с конунгами Руси, нередко упоминаются их
кровнородственные отношения со скандинавами. Так, например, в "Саге о
Хальвдане Эйстейнссоне" ничего не сказано о происхождении самого
конунга Хергейра, правившего в Альдейгьюборге (Ладоге), но о его
супруге Исгерд говорится, что она была дочерью конунга из Гаутланда, а
ее брат Сигмунд оказывается приемным сыном известного по другим сагам о
древних временах Хеймира, приемного отца Брюнхильд Будладоттир.
Отсутствие генеалогических сведений, разумеется, не является выражением
противопоставления "русских" конунгов скандинавским, но тем не менее
обособляет их.
Другой важный элемент - именослов "русских" конунгов. Выбор имен
в древности не был случайным: выбирая имя для своего персонажа, автор
рассчитывал на определенную реакцию слушателя или читателя. В сагах о
древних временах отбор имен для персонажей подчинялся некоторой
закономерности. Правители Ладоги и Ладожской округи носят широко
распространенные во всех скандинавских странах имена: Хальвдан,
Хергейр, Ингигерд, Исгерд, Скули ("Сага о Хальвдане Эйстейнссоне").
Среди имен персонажей, не входящих в окружение главных
героев-норманнов, преобладают имена вымышленные, не встречающиеся в
других памятниках: Аргхюра, Хрифлинг, Гуллькула, Флоки и др. Таким
образом, именослов, по-видимому, определяет принадлежность героев к
разным этническим группам, последовательно деля их на "своих" и
"чужих". К "своим" принадлежат правители Ладоги, и их поведение
определяется принятыми в древнескандинавском обществе
культурно-этическими нормами. Рассказ о "чужих" и о мире, в котором они
живут, строится на легендарно-мифологических сказаниях и сюжетах.
Вместе с тем имена ладожских правителей в сагах о древних
временах, хотя и распространенные в Скандинавии, не известны в числе
скандинавских антропонимов древнерусских князей. Единственное
исключение составляет конунг Ингвар в "Саге о Стурлауге Трудолюбивом".
Он - конунг "на востоке в Гардах", правит в Альдейгьюборге и считается
"мудрым человеком и большим хёвдингом". К его дочери Ингибьёрг
сватается известный викинг Франмар, и Ингвар собирает тинг, чтобы его
дочь на тинге выбрала себе мужа. Конунг Ингвар приходит на тинг "с
большим войском и многочисленными советниками", назвавшийся другим
именем викинг опознан Ингибьёрг, и на этом тинг завершается. После ряда
попыток встретиться с Ингибьёрг Франмар возвращается в Швецию и через
некоторое время вместе с конунгом Стурлаугом приходит снова в
Гардарики. "Когда они прибыли в страну, пошли они по земле, совершая
грабежи, сжигая и паля везде, куда бы они ни шли по стране. Убивают
людей и скот". Ингвар собирает войско, завязывается трехдневное
сражение, в котором он погибает от руки Стурлауга. Затем Стурлауг
передает "во власть Франмара город Альдейгью и все то государство,
которым владел конунг Ингвар, и дал ему титул конунга" и Ингибьёрг в
жены (Викингские саги. С. 158-159,164-165, 170-171).
Упоминания в рассказе об Ингваре ряда известных по сагам лиц,
дают указания на хронологические рамки событийной канвы, которые хочет
установить автор, - вторая половина IX-начало X в., период правления в
Норвегии Харальда Прекрасноволосого. Не исключено поэтому, что "конунг
из Гардов" Ингвар идентичен князю Игорю, пришедшему, согласно
древнерусским источникам, в Киев с севера. Кроме совпадения имен
(др.-сканд. Yngvarr > Игорь), в пользу этого отождествления говорит
и то, что сага делает Ингвара конунгом Ладоги: именно оттуда (может
быть, с Городища), вероятнее всего, двинулся по Днепровскому пути на юг
летописный Игорь с Олегом.
А.А.Шахматов отмечал, что в городах Северной Руси были широко
распространены предания о варяжских (скандинавских) князьях, в том
числе в Ладоге о пребывании там Рюрика, по летописи отца Игоря. Вполне
вероятно, что в Ладоге существовали какие-то предания и об
Игоре-Ингваре, которые, благодаря тесным связям Средней Швеции и
Ладоги, могли сохраниться на севере. На использование "Сагой о
Стурлауге" древних преданий, значительно более ранних, нежели сама
сага, говорит употребление архаических форм топонимов: Aldeigja, а не Aldeigjuborg и Gardar (см. выше 1.4). Особенно показательно то, что форма Gargar
употреблена в характеристике Ингвара - конунг "на востоке в Гардах",
тогда как в остальном тексте используется современное саге название Gardariki Выражение "на востоке в Гардах" (austr i Gordum)
является устоявшейся формулой: не менее 10 раз мы находим ее, например,
в шведских рунических надписях. Употребление подобной архаической
формулы указывает на большую вероятность того, что она сохранились в
составе древнего предания о конунге Ингваре, отголоски которого вошли в
"Сагу о Стурлауге" (Викингские саги. С. 188-189).
2.3. СМЕРТЬ ОТ КОНЯ
Когда речь заходит о русско-скандинавских связях в области
словесности, то первое, что называют исследователи, - это сюжет смерти
героя "от коня", точнее от укуса змеи, выползшей из черепа коня героя.
В Древней Руси это повествование связано с именем киевского князя Олега
и изложено как в "Повести временных лет", так и в Новгородской I
летописи; в Скандинавии - с именем легендарного викинга Одда Стрелы, о
котором рассказывается в "Саге об Одде Стреле", а также в ряде
преданий, записанных в Норвегии в XVIII и XIX вв. (Рыдзевская. С.
185-193).
При том, что сюжет смерти от коня распространен во всей
европейской средневековой литературе, его родство в древнерусской и
древнескандинавской традициях уже давно не вызывает у исследователей
сомнения. И в том, и в другом случаях герою предания волхвы (в
древнерусском варианте) или колдунья (в древнескандинавском)
предсказывают, что смерть ему принесет его конь:
|
"Бе бо въпрашал (Олег) волъхвов и кудесник: "От чего ми есть умрети?" И
рече ему кудесник один: "Княже! Конь, его же любиши и ездиши на нем, от
того та умрети"" (ПВЛ. С. 20).
| | "Могу сказать тебе, Одд, что тебе
хотелось бы знать то, что тебе предназначено прожить дольше, чем другим
людям... Но как бы далеко ты не оказался, то умрешь ты здесь, в
Беруръёрди. Здесь в конюшне стоит серый конь с гривой другого цвета:
его череп станет твоей смертью" (Qrv. Odds s. 10).
|
Герой отправляет коня от себя (Олег) или убивает его, закапывая
его тушу и заваливая погребение большими камнями, так что над конем
оказывается курган (Одд). Прожив долгую и полную приключений жизнь и
совершив немало походов (Олег - реальный на Византию, Одд - вымышленные
по всей Европе, завершающиеся обретением власти на Руси), герой
оказывается на том месте, где умер своей смертью (др.-рус.) или был
погребен (др.-сканд.) конь.
|
"И прииде на место, идеже беша лежаще кости его голы и лоб гол, и сседе
с коня, и посмеяся рече: "От сего ли лба смьрть было взята мне?" И
вьступи ногою на лоб; и выникнувши змиа изо лба, и уклюну его в ногу. И
с того разболеся и умре. И плакашася людие вси плачем великим, и несоша
и погребоша его на горе, идеже глаголеться Щековица; есть же могила его
и до сего дни, словеть могыла Ольгова" (Там же).
| | [Одд возвращается из Руси на
заброшенный хутор Беруръёрди и, осмотрев его, уходит], <и вокруг них
была лишь заросшая осокой земля и небольшое возвышение впереди. И когда
они быстро шли, ударился Одд ногой и нагнулся. "Что это было, обо что я
ударился ногой?" Он дотронулся острием копья, и увидели все, что это
был череп коня, и тотчас из него взвилась змея, бросилась на Одда и
ужалила его в ногу повыше лодыжки. Яд сразу подействовал, распухла вся
нога и бедро. От этого укуса так ослабел Одд, что им пришлось помогать
ему идти к берегу, и когда он пришел туда, сказал он; "Вам следует
теперь поехать и вырубить мне каменный гроб, а кто-то пусть останется
здесь сидеть подле меня и запишет тот рассказ, который я сложу о
деяниях своих и жизни". После этого принялся он слагать рассказ, а они
стали записывать на дощечке, и как шел путь Одда, так шел рассказ
[следует виса]. И после этого умирает Одд" (Qrv. Odds s. 94-95).
|
Новгородская I летопись содержит существенно иной вариант
сказания: "иде Олег к Новугороду и оттуда в Ладогу. Друзии же сказают,
яко идущу ему за море и уклюну змиа в ногу, и с того умре; есть могыла
его в Ладозе" (НПЛ. С. 109). По А.А. Шахматову, этот текст читался в
Начальном своде 1090-х годов, но он представляет собой распространение
- на основе местных преданий - текста Древнейшего Киевского свода
1030-х годов, который Шахматов реконструирует так: "иде Олег к
Новугороду и оттуда в Ладогу и тамо умре, есть могыла его в Ладозе".
Таким образом, согласно Шахматову, в Новгороде существовало предание об
уходе Олега за море, где он умер от укуса змеи.
Этот, новгородский, вариант еще более сближает сюжет со
скандинавским сказанием, поскольку сохраняет в целости дополнительный,
но существенный элемент, утерянный киевским вариантом: уход
героя-правителя из Руси и его возвращение на родину.
Отличия в сюжетах: настоятельное стремление Олега узнать свою
судьбу, категорическое нежелание Одда выслушать прорицательницу,
отсутствие предсказаний о походах Олега, предсказание странствий Одда
не носят принципиального или сюжетообразующего характера. Как и другие,
о которых речь пойдет ниже, они могут быть вызваны сокращением предания
при его включении в летописный текст или другими факторами.
В то же время скандинавское сказание содержит ряд мотивов,
существенных для цельности сюжета и его интерпретации, но не нашедших
отражения в древнерусских вариантах. Все они связаны с образом коня16. В "Саге об Одде Стреле", в отличие от древнерусских вариантов, конь имеет имя, и имя достаточно характерное: Факси (Faxi < fakr,
"конь, жеребец"), встречающееся, например, в родовой "Саге о Хравнкеле
годи Фрейра": так Хравнкель называет коня, которого посвящает богу
Фрейру. Очевидно, что в исходном варианте сказания конь Факси имел
языческо-культовые коннотации.
16 Конь играет весьма существенную роль в
индоевропейской мифологии, являясь атрибутом высших божеств, в том
числе Одина (восьминогий конь Слейпнир) и, возможно, Фрейра. Поэтому в
различных культах, включая скандинавские, практиковалось
жертвоприношение коня и ритуальное съедение его мяса. Одновременно конь
выступает в качестве хтонического существа, связанного с культами
плодородия и смерти, с загробным миром, является проводником на "тот
свет". Так, в скандинавской мифологии Хермод пересекает мост
Гьялларбру, ведущий в Хель (царство мертвых), на коне Одина Слейпнире.
В ряде русских сказок у избушки Бабы-Яги выставлен шест с надетым на
него конским черепом.
К мифологическо-культовому ряду принадлежит мотив захоронения
коня, также представленный только в скандинавском варианте. Он
связывается с неоднократно упоминаемым в различных памятниках
древнескандинавской литературы ритуалом жертвоприношения коня и
перекликается с распространенным в Скандинавии и у скандинавов на Руси
погребальным обрядом: захоронением воина с конем. В сказании об Одде
захоронение убитого коня имеет не только ритуальный, но и магический
смысл: лишить предсказание действенной силы, отвратить от себя его
действие. Не случайно, захоронив коня в глубокой (в два человеческих
роста) яме, Одд и его молочный брат "стали заваливать это место такими
большими камнями, какие у них хватило сил поднять, а промежутки между
ними заделывали грязью и песком, пока не насыпали там курган". По
исландским поверьям, отраженным в сагах, заваливают камнями и
замуровывают погребения колдунов, людей, в которых вселился злой дух, и
т.п., чтобы они не могли вставать по ночам и вредить живым. Закидав
захоронение коня камнями, Одд пытается нейтрализовать злой дух,
находящийся в коне и угрожающий ему в будущем. Справедливость
интерпретации этого эпизода как магического действа подтверждается и
текстом саги. Завершив работу, Одд (по тексту одной из рукописей)
говорит: "Я думаю, что это будет работа троллей, если Факси выйдет
оттуда, и еще, кажется мне, что я избегну того, что Факси принесет мне
смерть". Этот мотив также утрачен древнерусским вариантом сказания.
Что же потеряно в древнерусском сюжете? Оказались не включенными
в текст мотивы, наиболее тесно связанные с древнескандинавской
мифологией, культовой практикой, поверьями. К ним принадлежат мотивы
ритуально-магического захоронения коня, "отведения" проклятья.
Таким образом, вариант сюжета, представленный в "Саге об Одде
Стреле", значительно полнее и мотивированнее древнерусских вариантов.
Более того, ряд мотивов, отсутствующих в русских текстах, теснейшим
образом связан с древнескандинавской (и шире древнегерманской)
мифологией, языческими культами и ритуалами.
Вместе с тем в рамках только скандинавской традиции совершенно
невозможно объяснить, почему место действия, предшествовавшего
возвращению героя на родину, отнесено в Восточную Европу, на Русь.
Показательно также, что в Древней Руси сюжет не только был широко
распространен, но и существовал в нескольких вариантах, тогда как
фольклорные предания об Одде, записанные в XVIII и XIX вв., весьма
близки повествованию саги.
Весьма вероятно поэтому, что сюжет смерти героя от укуса змеи,
выползшей из черепа коня, зародился, хотя и в скандинавской среде, но
на русской почве. Это, видимо, было одно из дружинных "варяжских"
сказаний, которые отражали культурные и религиозные традиции
скандинавов, но формировались в условиях древнерусской
действительности. По мере ассимиляции варягов в восточнославянской
среде специфически скандинавские элементы сказания, связанные с
мифологическими представлениями и ритуалами, утрачивались и были
забыты. Сам же сюжет, приуроченный к имени князя, знаменитого первым
успешным походом на Царьград и известного из текста договора с
Византией, получил широкое распространение и существовал в нескольких
местных (киевский, локализующий могилу Олега в Киеве, ладожский - в
Ладоге) вариантах. В Скандинавию сюжет поступил из Руси. Он был
принесен теми скандинавами, которые возвращались на родину после службы
в дружинах древнерусских князей и, оказавшись в среде, для которой
мотивы отведения проклятия, борьбы со злыми духами и т.п. были понятны
и актуальны, сохранился в целостном виде.
* * *
Древнейшая история Руси и русско-скандинавских связей оказалась
за пределами древнескандинавского историописания (историографии,
королевских саг и др.). Однако историческая память о некоторых из этих
далеких событий сохранилась, но сохранилась в специфической форме
сказаний и исторических преданий, эпических сюжетов и мотивов. События
далекого прошлого представлены в скандинавской традиции как эпическая
история, и потому они находят отражение по преимуществу в сагах о
древних временах - источнике, изучение которого только начинается, но,
несомненно, принесет много открытий.
Источник: http://lants.tellur.ru/history/DRSZI/V.2.htm |