В. Я. Петрухин, 27 July 2001

Археологические данные о культе, прежде всего — о местах его отправления, святилищах и храмах, всегда были предметом дискуссии: интерпретация археологических остатков, как свидетельств культовых действ, требует особой осторожности; ср. новейшую дискуссию о "человеческих жертвоприношениях" и т.п. на "святилищах" XI-XIII вв., которые, скорее, оказываются следами монголо-татарского погрома древнерусских поселений. Даже такие "классические" памятники древнерусского языческого культа, как новгородское "святилище" в Перыни, могут интерпретироваться как остатки снивелированного погребального сооружения — сопки (с именем бога Перуна урочище Перынь связывается лишь в позднейших летописных текстах XVII в.). В целом свидетельства о славянских дохристианских святилищах скудны (ср. из последних обзоров: Слупецкий 1994): "храмы" балтийских славян, описанные западными хронистами XI-XII вв., и летописный киевский пантеон Владимира (980 г.), отчетливые археологические свидетельства о которых также отсутствуют, возникли тогда, когда делались попытки противопоставить языческий культ христианскому в формирующихся славянских государствах. То же можно сказать и о скандинавских святилищах и языческих храмах: даже от описанного Адамом Бременским храма в Старой Упсале, жрецы которого пытались противостоять христианской политике шведских конунгов, не осталось отчетливых следов под фундаментом возведенной на его месте церкви.

В скандинавской археологии существуют вполне определенные свидетельства отправления языческих культов, относящихся к более раннему, преимущественно римскому времени: это т.н. жертвенные места — следы жертвоприношений (включая человеческие, чаще — жертвы животных, предметов вооружения и т.п.) в озерах (болотах), известные по исследованиям в Шедемосе и др. В эпоху Великого переселения народов в Северной Европе формируется новый вид монументальных культовых памятников — т.н. большие курганы, выделяющиеся среди массы "рядовых" памятников, небольших насыпей, каменных выкладок и т.п. Современные исследования подтверждают традицию, донесенную средневековыми авторами (прежде всего, Снорри Стурлусоном) и даже фольклором, о принадлежности больших курганов древним конунгам — правителям формирующихся "варварских" государств.

Для синхронных славянских древностей нехарактерна подобная дифференциация погребальных памятников: в эпоху широкого расселения в Восточной Европе в процессе освоения пахотных земель славяне, видимо, не создавали такого рода иерархизированных объединений (хотя и имели, по летописи, собственные "княжения"). Исключение составляют новгородские сопки — памятники ильменских словен: по обряду они отличаются от больших курганов Скандинавии (где нет "ярусных" погребений), но, видимо, представляют собой памятники родо-племенных словенских верхов, инициаторов "ряда" о призвании варяжских князей. По заключении этого "ряда" с формированием огромного Древнерусского государства уже в X в. монументальные погребальные памятники (высотой от 2 до 10 м), близкие скандинавским, появляются и в Восточной Европе, в главных государственных центрах. Собственно в Киеве — столице Древнерусского государства — большие княжеские курганы были, очевидно, снивелированы, как памятники языческого культа (в летописи под 1044 г. сохранилось известие о перезахоронении князей Ярополка и Олега Святославичей по христианскому обряду); но большие курганы были исследованы в Гнездове — центральном пункте на пути из варяг в греки, Чернигове — втором по значению (после Киева) городе южной Руси, известны в древлянской земле, подчиненной киевскими князьями в том же X в. И скандинавская, и древнерусская раннеисторическая традиция (и Снорри Стурлусон, и Нестор-летописец), описывая деяния первых правителей, особое внимание уделяет мотивам их смерти и месту погребения: погребальный памятник — это не просто могильная насыпь, это памятник становления государственной традиции, "памятник истории", воплощение исторической памяти народа, необходимое и особенно актуальное в дописьменный период государственного развития (как и всякий могильный памятник, воплощающий генеалогическую память племени, рода, наконец, семьи).

Характерные для больших курганов Руси и Скандинавии черты погребального обряда — "языческое" трупоположение или трупосожжение (на Руси), часто в ладье, использование оружия и пиршественной посуды, иногда размещенных на кострище особым образом (оружие — в виде "трофея"), жертвоприношения. Жертвенный котел со шкурой и костями, съеденного во время погребального пира козла (или барана) располагался в центре кострища курганов Гнездова и Чернигова; в кургане Скопинтул на королевской усадьбе Хофгарден возле Бирки котел содержал человеческие волосы (принадлежавшие жертве?), как и в самом большом кургане могильника Кварнбакен на Аландских островах. Вся обстановка погребального обряда свидетельствует о том, что совершавшие ритуал следовали представлениям о Вальхалле, загробном чертоге Одина, где бог принимал избранных героев — ярлов и конунгов, павших в битве, зале, украшенном доспехами, с пиршественным котлом, где варится мясо "воскресающего зверя" и т.д.

Эти представления были исполнены для язычества — особенно язычества последней, дохристианской поры, эпохи кризиса родо-племенных традиций — особого смысла. Правитель — вождь, конунг или князь — был не только гарантом права и благополучия ("мира и изобилия" в скандинавской традиции) своей страны: он был гарантом всех традиционных устоев, включая сферу религиозного, "сверхъестественного" — устоев Космоса. Один набирал в Вальхалле дружину героев, чтобы сразиться с угрожающими миру богов и людей силами Хаоса, и смерть правителя — особенно смерть в бою — должна была усилить эту дружину; поэтому при похоронах правителей соблюдался воинский ритуал и сам погребальный обряд воспроизводил загробную жизнь в Вальхалле. Поэтому особую значимость в сфере религиозного культа вообще получали погребальные памятники правителей — большие курганы.

То обстоятельство, что смерть правителя воспринималась как жертва, приносимая ради спасения страны и даже мира (ср. сюжет "Золотой ветви"), проясняет традиционные основы христианского королевского и княжеского культа в Скандинавии и на Руси. Культ Олава Святого и культ князей Бориса и Глеба (в том числе культ их усыпальниц), погибших в усобицах эпохи становления Норвежского и Русского государств и ставших покровителями новой христианской государственности, продолжили древнюю дохристианскую традицию.