К.и.н. доцент МГУ им. М.В. Ломоносова  Соловьев К.А.

Происхождение. Имя. Титул. Титулатура правителей Древней Руси формировалась в IX - X вв. на основе уже существующих традиций и действующих титулов. Предводители варяжских дружин, получающие контроль над той или иной территорией именовались "хeвдингами" - правителями,⁷⁸ а высшим титулом был - конунг, соответствующий королевскому титулу немецких хроник⁷⁹ и "архонту" византийских дипломатических документов и исторических сочинений.⁸⁰ При "окняжении" русских земель династией Рюриковичей они должны были выстраивать иерархические отношения с главами подчиненных ими племенных объединений - "светлыми и великими князьями" из договора Олега с Византией, соответствующих терминам "глава глав" (ра'ис ар-руаса") и "свиет малик" у Ибн-Русте.⁸¹ Естественное стремление первого среди равных отделить себя от "всякое княжья" (как обозначены хeвдинги и племенные князья в договоре Игоря с Византией⁸²) нашло свое воплощение, согласно арабским и западноевропейским источникам, в попытке присвоить титул, обладающий наивысшей легитимностью на территории между Днепром и Волгой - титул хазарского кагана (хакана).⁸³

Одновременно с этим существовала и другая тенденция - присвоить титулатуру, сложившуюся у славян (светлый и великий князь), но при этом лишить права именоваться так, кого бы то ни было, кроме самих Рюриковичей. Так, в договоре с греками титул Олега, Игоря и Святослава звучит как "великий князь русский", что совмещает славянское представление о "главе глав" и иноземное - "русское" - происхождение. При этом племенной князь древлянский Мал не имеет в летописи титула ни "великого" ни "светлого", а "державшие власть" в Полоцке - Рогволод, и Турове - Туры вообще не названы князьями.

До конца X в эти две тенденции, видимо, сосуществуют (поскольку каганом именовали еще Владимира Святого), однако с XI в. возобладала вторая тенденция, при которой титул князя стал династическим и принадлежал (за одним исключением⁸⁴) только Рюриковичам. Нежелание (или невозможность) закрепить титул кагана за киевским князем можно объяснить трояко: а) он не был признан соседними государствами (о чем косвенно свидетельствуют договоры с Византией, в которых этого титула нет); б) победа Святослава над Хазарией дала повод легитимного присвоения титула, однако принятие Владимира христианства и культурное сближение с Византией актуализировали совсем иной титул - царь;⁸⁵ в) присвоения иноземной, по своему происхождению династией иноземного же титула противоречила общей задаче, впервые осознанной княгиней Ольгой - укоренения династии и превращения Рюриковичей из предводителей бродячих дружин в славянских государей.

Косвенным свидетельством правоты последнего объяснения (при наиболее вероятном сочетании всех трех) может быть последовательное присвоение Рюриковичами "властных" двусоставных имен с корнями "свят", "волод", "яр". Очевидна их сакральная природа и совпадение с именами языческих богов: Ярила, Волос, Святовид. В Летописце Переславля Суздальского под 1211 г. помещена запись: "Родися Костянтину Всеволодичю с(ы)нъ, и нарекоша имя ему в с(вя)тем кр(е)щении Иоаннъ, а по княжеску Всеволодъ".⁸⁶ Это прямое указание на существование княжеских имен с сакральной функцией в язычестве, переродившейся, после принятия христианства, в элемент титулатуры. Сочетание титула князь с "княжим" двусоставным сакральным именем стало обязательным элементом потестарного образа Рюриковичей. Династические же варяжские имена - Рюрик, Олег, Игорь, по наблюдению А. А. Молчанова, были "изжиты" в конце X в., но возрождены в XII - XIII вв.⁸⁷ Причем период отсутствия скандинавского "антропонимического элемента" приходится как раз на то время, когда задача "окняжения" славянских земель была не только осознана, но и успешно решена. Интересно, что процесс временного изживания скандинавских имен совпадает с привнесением новых - греческих. Сыновья Владимира "от грекини" получили "княжеские" имена Борис и Глеб, династически присвоенные затем потомками Владимира.

Составленный А. И. Цепковым компедиум "Бояре, вельможи, воеводы Древней Руси до 1240 г. (Кроме Новгорода и Пскова)",⁸⁸ позволяет сделать несколько наблюдений, уточняющих картину распространения двусоставных имен. Всего компедиуме приводится 312 имен. Из них полностью совпадают с "княжескими" 5 имен: Судислав (4 раза), Ярополк, Ярослав, Изяслав и Святослав (по разу, причем три последних попали в компедиум уже как отчества). Всего двусоставных имен - 55, с отчетливым преобладанием трех: Жирослав (11 упоминаний), Мирослав и Станислав (по 6). При знакомстве с этими цифрами напрашиваются два вывода. Первый - двусоставные имена не были исключительной привилегией Рюриковичей. Второй - князья "узурпировали" определенный набор двусоставных имен, ставших "княжескими". Другие же двусоставные имена, вероятно, сохранялись в среде потомков "светлых" князей - бывших глав племенных объединений. Последнюю мысль подкрепляет и то, что 6 двусоставных имен принадлежала тысяцким, а чуть меньше половины от общего числа - 20 имен - носили бояре и воеводы Галицкой Руси, где, как известно боярство, играло роль более значительную, чем в других славянских землях (в том числе единственное княжеское имя Ярополк носил сын боярина Владислава Кормиличича, узурпировавшего в Галиче княжескую власть). Таким образом, можно предположить, что сначала отличительным признаком принадлежности к высшей власти было сочетание титула великий князь с обозначением "русский", а затем - с "говорящим" ("княжеским") именем, славянским двусоставным, либо варяжским. С принятием христианства традиция наделять князя "значимым" именем была перенесена и на крестные имена.⁸⁹

С уходом с исторической сцены "светлых князей" изменяется смысл титула "великий князь": исчезает обязательное сначала добавление "русский", и появляется новая смысловая нагрузка - старший в роду Рюриковичей. Признание "старейшинства" одного из потомков Владимира Святого над другими устанавливалось обращением младшего к старшему "будь мне в отца место"⁹⁰ и закреплялось символической церемонией (а затем - ритуальной фразой) "кормления хлебом".⁹¹ При значительной эластичности понятия старейшинства, титул "великий князь", вплоть до последней трети XII в. прочно связан с обладанием Киевом (хотя, по мнению В. Л. Янина эта связь не была обязательной⁹²). А. П. Толочко выдвинул такую схему:

В этой схеме есть очевидные, на наш взгляд, противоречия. Во-первых, в XI в. принцип генеалогического старейшинства выдерживался далеко не всегда: век начинается и завершается династической борьбой. Во-вторых, присутствие дяди Судислава не мешает занять киевский стол Изяславу Ярославичу, изгоняемому, в свою очередь младшим Братом Святославом. В-третьих, присутствие в Киеве одной династии, безусловно, только для перехода власти от Владимира Мономаха к сыну Мстиславу. Видимо, все же, придется признать, что "старейшинство" не более чем один из ориентиров в династических спорах, не дававший автоматического права на занятие Киевского стола и, тем более, на титул "великий князь". Только правление в Киеве (и только до Андрея Боголюбского), полученное посредством одной из указанных выше форм легитимации власти давало князю право на закрепление этого титула за собой.

Значение еще одного титула, иногда встречающегося в источниках - "царь" - еще не вполне выяснено. Существует точка зрения, что этот титул был официально принят Ярославом Мудрым после кончины его брата Мстислава в 1037 г. и "остался титулом князей сидевших на великокняжеском столе".⁹⁴ Возникает вопрос: чем обусловлено бытование двух титулов у одного правителя? Является ли это формой исторической памяти о создании государства, как формулировка "царь и великий князь" XVI и последующих веков? Или это отражение более высокого уровня власти, достигнутого Ярославом? Или выражение "самовластного" правления, при очевидности "старейшинства" великого князя. Все эти предположения должны быть отвергнуты. Древняя Русь не создавалась объединением великих княжеств, титул "царь" не упоминается в отношениях с другими государствами и старейшинство князя, к которому оно применялось чаще всего - Изяслава Мстиславича - было далеко не очевидным.

Б. А. Рыбаков, впервые собравший большую часть упоминаний о царском титуле, менее категоричен: "Очевидно, царский титул применялся только к великому князю".⁹⁵ Очевидно так, но всегда ли или в каких-то конкретных случаях? И было ли это обязательным? А. П. Толочко, обративший внимание на тесную связь именования великого князя царем с церковно-византийской традицией, выдвинул гипотезу, согласно которой титул царя давался только тому великому князю, который активно участвовал в "поставлении" нового митрополита и, более того, инициировал это поставление.⁹⁶ Но можно ли вообще говорить об официальном принятии этого титула? Посмотрим, в каких случаях князья Древней Руси именуются царем:

Здесь нет ни одного официального документа, а в большей части примеров действительно проглядывает церковно-византийская традиция, но традиция литературная, в которой идеальный правитель именуется царем вне зависимости от его формального положения и титула. Столь же литературно ироничное и почти издевательское обращение Юрия Долгорукого к племяннику: "Дай мне Переславль, а ты сиди царствуя в Киеве".¹⁰¹ Потребность подчеркнуть силу и могущество князя находило и иное выражение. Вот два документа, один из которых - литературное произведение, другой - княжеский акт:

Использование в обоих случаях термина самовластец-самодержец отражает одновременно более корректное использование византийской терминологии ("автократор") и реальную ситуацию XII в., со все более нарастающей тенденцией к автономизации славянских земель и усилению претензий на повышение собственного статуса, со стороны князей, в этих землях правящих. При определенной девальвации титула "великий князь", новая титулатура: "великий князь-самодержец" должна была укрепить авторитет князей, ставших родоначальниками собственных династий, в рамках дома Рюрика. Что собственно и произошло, только значительно позже - в период преодоления ордынской ("царской") легитимности.

Интронизация. Поскольку на Руси для введения во власть практиковался обряд "посажения на столе", именно этот термин подходит более всего для описания обряда вокняжения. А. П. Толочко (со ссылкой на А. Поппе) подробно описал этот обряд, выделив в нем несколько элементов.¹⁰⁴ Приведем их с некоторыми комментариями.

Вход князя в город. С самого начала подчеркивается отчужденность князя от общества, его особый статус "внешней силы", встречаемой за городскими стенами всем населением города. Характерно, что согласие городской общины, пусть даже вынужденное и формальное, выражено в летописях термином "прияше", что является прямым отражением обряда - встречи князя за городскими стенами. Об этом свидетельствует и то, что, при объявлении князя Всеслава Полоцкого киевским князем в 1068 г. был использован другой термин - "прославили" - поскольку на момент объявления князь уже находился в городе. Судя по формулировке, примененной при въезде в Киев Святополка Изяславича: "И изидоша противу ему кияне с поклоном, и прияше его с радостью...",¹⁰⁵ - обряд встречи включал три элемента:

Все вместе это можно расценивать, как знак добровольного согласия городской общины подчиниться власти князя.

Встреча князя высшим духовенством. Как свидетельствует "Хроника" Титмара Мерзебургского, эта часть церемонии утвердилась уже при сыновьях Владимира Святого. Встреча проходила в главном соборе города с использованием в церемонии главных святынь.¹⁰⁶

Посажение на стол (трон). Обряд, по утверждению А. П. Толочко, мог происходить в храме или в княжеской резиденции, а в случае с киевским князем - Вышгороде. Судя по тому, что в летописях постоянно подчеркивается принадлежность стола - "отца и деда", "отца и стрыя" - обряд посажения символизировал подтверждение полномочий князя как легитимного преемника своих предшественников.

"Прославление" князя народом (по Толочко - "встреча" с народом по выходе из храма). Понятна вечевая природа этого элемента церемонии. Если встреча за стенами города - это согласие всех, переданное общим поклоном, то "прославление" - это согласие каждого, выраженное ликованием ("радостью").

Заключение "ряда" между городом и князем, закрепляемое церемонией "крестоцелования".

Пир на княжьем дворе. Первоначально именно эта часть церемонии носила сакральный характер - обращения к языческим богам о благословении князя и народа. Но с принятием христианства церковная служба "вклинилась" между встречей и заключением ряда. Пир же стал данью традиции, и на первый план вышла его другая символическая сторона: угощение города князем, как знак его доброй воли.¹⁰⁷

Внешний вид. А. Л. Хорошкевич относит к числу "княжеских регалий" меч, посох и шапку "схожую с той, что известна под названием "шапка Мономаха".¹⁰⁸ Эти регалии связанные с церемониальным княжеским бытом могут быть дополнены еще одной чертой, постоянно подчеркивающей особое положение князя - вещи и детали одежды и княжеского снаряжения, сделанные из золота. В "Слове о полку Игоревом" 17 раз используются "золотые" эпитеты по отношению к князьям. Наиболее метафорично из них - "золотое слово" князя Святослава. Но метафорический ряд средневековых авторов строго сориентирован на особенности восприятия современников, и в первую очередь, на иерархичность и символичность их сознания. "В древней русской литературе нет стремления к изобретению все новых и новых художественных средств, - пишет Д. С. Лихачев, - "Слово" не составляло в этом отношении исключения, но пользовалось не только фольклорными художественными средствами, но и традиционной феодальной символикой, символикой бытовой, перешедшей отчасти в терминологию..."¹⁰⁹

Момент перехода элементов внешнего вида в "церемониальное положение",¹¹⁰ а затем и в общеупотребимую лексику, формируя триаду: вещь - обряд - речевой оборот, как раз фиксирует "Слово о полку...". Первая часть триады - золотые детали облачения князя. Это "золотой шелом" князя Всеволода (и, как метафора, золотые шеломы "воев" Рюрика и Давыда), а также золотое ожерелье князя Изяслава Васильковича. Вероятнее всего обычай украшать одежду золотом пришел на Русь вместе с варягами. Об этом говорит одно место из "Киево-Печерского патерика": "Был в земле варяжской князь Африкан, брат Якуна слепого, который в битве потерял свой золотой плащ, сражаясь на стороне Ярослава с лютым Мстиславом".¹¹¹ Это упоминание о золотом плаще перекликается с содержанием исландских саг. Так, в "Пряде о Вале" конунг "бьярмов" имел отделанный золотом меч и золотой шлем.¹¹² Но особенно показательна "Сага о Стурлауге трудолюбивом", в которой описан внешний вид двух побратимов, один из которых низкого происхождения и имеет черный щит, а другой - Франмар - знатного рода, "со щитом разукрашенным золотом".¹¹³

Вторая часть триады - золотые (или позолоченные) вещи символизирующие связанный с ними обряд. Это, в первую очередь, "золотой отний стол" - выражение, встречающееся в "Слове о полку..." 7 раз. Эпитет "златокованный" по отношению к столу Ярослава Осмомысла говорит о двойной нагрузке "золотого" термина: это и реальная вещь и символическое обозначение высокого значения князя. Еще один термин - "золотое стремя" (три упоминания) соответствует церемонии начала боевых действий, а пересадка князя Игоря из золотого седла в "седло кощеево" указывает на то, что он попал в плен.

В конечном счете "золотые" термины отрываются от реального содержания, становясь своего рода дополнением к княжескому титулу, наряду с княжеским именем. Вряд ли нужно понимать выражение "златоверхий терем" князя Святослава напрямую, как дворец с золотой крышей, но его символическое значение, как великокняжеского дворца, вполне вписывается в общий контекст "Слова о полку..." А полностью завершает триаду, уже упоминавшееся выше "золотое слово".

ссылка - http://history.machaon.ru/all/number_01/diskussi/1_print/index.html